Песни свинцового века

[stroler]

Из пионерских песен:

Под горою колхоз,
наш товарищ там рос,
его Павлом Морозовым звать.
Наш товарищ -герой,
он народа добро
не позволил врагам воровать.

Comments

[samogriz.livejournal.com]

начало почти частушечное: под горой стоит колхоз

Болезненная уральская тема... - 1

[nifty-bis.livejournal.com]

Это - из «Песни о пионере-герое» («Песни о Павлике Морозове»), муз. А.Александрова, сл. С.Алимова.
Начало:
На Урале леса –
вековая краса –
зеленеют весь год.
Над вершиной скалы
проплывают орлы.
над орлами плывёт самолёт.

Но первыми из десятков деятелей искусства были С. Михалков и венг. комп. Ф. Сабо, «Песня о Павлике Морозове», (1934г).

Залегла тайга в тумане сером
От большого тракта в стороне.
Для ребят хорошим был примером
На деревне Паша-пионер…

В.Витлин создал о мальчике кантату для хора и симфонического оркестра. Ю.Балашкин написал симфоническую поэму «Павлик Морозов».
В 50-х годах в Москве шла опера М. Красева «Павлик Морозов».
В 1932-1934 гг. имя Морозова встречается в «Пионерской правде» чаще, чем имя Сталина.
Пьесы о Морозове не сходили со сцены до 60-х годов.
…
На Международном кинофестивале в Москве Сергей Эйзенштейн объявил, что делает фильм «Бежин луг» на колхозную тему (ассистентом был американский киновед Джей Лейд). Подросток покорял всех непосредственностью и обаянием и умирал он под реквием Моцарта. В фильме играли крупные актеры, снимал известный оператор Эдуард Тиссэ. Для капитальной переработки сценария Ржешевского режиссер привлек другого бывшего чекиста, известного писателя Исаака Бабеля. Виктор Шкловский позже в книге об Эйзенштейне назвал фильм правдивым и великим произведением, в котором отражено торжество жизни и литературы.
«В съемочной группе Эйзенштейна - Тиссэ был свой «Павлик», который о каждом высказывании режиссера сообщал куда следует. Борис Шумяцкий, глава Управления кинематографии и заместитель председателя Комитета по делам искусств, проявляя бдительность и перестраховываясь, строчил доносы на Эйзенштейна в Политбюро, доказывая, что фильм, порочный, вредительский. Шумяцкому нужна была крупная жертва, которой он надеялся прикрыться.
В это время в Москве появился прогрессивный немецкий писатель Леон Фейхтвангер. В поисках поддержки Эйзенштейн показал ему «Бежин луг», отснятый к тому времени, приблизительно, на восемьдесят процентов. Фейхтванер пришел в восторг от фильма, как и от многого другого в советской стране. Как сообщал Шумяцкий в письме Сталину, защитники фильма помогают «разной сволочи за границей вести кампанию защиты Эйзенштейна». ©
«Как теперь видится, скорей всего фильм запретил Сталин лично…
Шумяцкий был вскоре арестован. Летом 1938 года его расстреляли за попытку организовать теракт в кремлевском просмотровом зале. От создателей фильма «Бежин луг» потребовали, как тогда выражались, публичного покаяния. Эйзенштейн заявил, что он готов каяться немедленно, но власти это не устраивало. Им нужно было шумное судилище. В журналах и газетах началась травля режиссера. Печать резюмировала результаты обсуждения инцидента в высших инстанциях: вместе с Эйзенштейном виноваты все, кто его не критиковал.
Эйзенштейн каялся в кабинетах руководства, с трибун и в печати, называя свое детище порочным, политически несостоятельным. Он обвинял себя в том, что за человеческой драмой сыноубийцы скрыл от зрителя классовую ненависть к кулаку. Кляня себя за слепоту, беспечность, отсутствие бдительности, отрыв от коллектива и масс (вся эта терминология его собственная), режиссер умолял дать ему возможность снять фильмы о 1917 и 1937 годах - героические, партийные, военно-оборонные. Он клялся в своих благих намерениях и преданности Сталину. Он не без основания чувствовал себя на волосок от ареста. В этот момент вдруг ему великодушно разрешили исправиться и показать победы «ленинско-сталинских кадров». Вопроса, кто разрешил, не возникает. Многолетняя травля привела Эйзенштейна к инфаркту.» ©

«Просчет авторов, которые вовсе не собирались противоречить доктрине, состоял в том, что они начали делать фильм в 1933 году, а закончили в 1937-м. То, что допускалось раньше, стало крамолой. К тому времени никакие философские оправдания доноса уже не требовались, ибо оправдания следовали за размышлениями, а размышлять было не о чем. Из Кремля уже сказали, что доносить хорошо, и дискутировать на подобную тему могли только классовые враги». ©